Русский огород
Можно ли про морковку или брюкву написать так, чтобы захотелось оказаться среди грядок с овощами? Можно.
Мы привыкли, что стихи пишут о розах, незабудках или лилиях.
И проза о гладиолусах тоже доставляет удовольствие.
А проза о морковке?
Давайте откроем книгу Виктора Петровича Астафьева «Ода русскому огороду».
«Мальчик обрадованно поддернул штаны — у него-то уж всё позади! Ковырнул из гряды лакомую овощь: «Девица в темнице — коса на улице». Мала еще «девица-то», и рвать её не велено, да никто не видит. Потер морковку о штаны, схрумкал, размотал огрызок за косу и метнул его во тьму».
Такое наслаждение!
А вот описание самого огорода у бабушки мальчика.
«Примыкающий к задам дворовых построек клочок жирной земли, забранный жердями, удобренный золой и костями, был прост и деловит с виду. Лишь широкие межи буйным разноростом да маковый цвет недолговечным полыханием освещали огород к середине лета, да и мак-то незатейный рос, серенького либо бордового, лампадного цвета с томным крестиком в серединке. В крестике бриллиантом торчала маковка, пушисто убранная, и в пухе том вечно путались толстые шмели. «Кину порохом, встанет городом»,— сеючи мак, вещала бабка.
Была и еще одна роскошь — непроходимым островом темнел средь огорода опятнанный беленькими цветами горох, который без рук, без ног полз на бадог. Иным летом в картошке заводился десяток-другой желтоухих солноворотов, часто до твердого семечка не вызревавших, но беды и слез все-таки немало ребятам от них было.
Широкомордые, рябые подсолнухи притягивали к себе не только пчел и шмелей, вечно в них шарящихся и роняющих яичную пыльцу, они раззуживали удаль юных «огородников». Продравшись в огород, поймав солноворот за шершавый, «под солдата» стриженный затылок, налетчики клонили его, доверчиво развесившего желтые ухи долу, перекручивали гусиную шею, совали под рубаху и задавали теку в лес, пластая штаны о сучья городьбы. Везде и всюду репу и горох, как известно, сеют для воров, а в селе мальчика — подсолнухи.
И вот что непостижимо: изловив в огороде младого налетчика, тетеньки и особенно дяденьки, сами когда-то промышлявшие огородным разбоем, с каким-то веселым, лютым сладострастием полосовали жалицей по беззащитному заду лиходеев».
Как сказано! Кажется, что видишь кадры из фильма, а не просто читаешь строчки.
А вот еще:
«Что еще красивого было на грядах? Ноготки! Невесть откуда залетевшие, взойдут они, бывало, и до самых холодов прожигают углями гущу зелени. Табак еще украдчиво цвел на бросовых грядах. Добрые гряды под табак ни одна крестьянка не отдаст, считая растение это зряшным, и делая потачку мужикам только потому, что без них, без мужиков, в хозяйстве не обойдешься и никого не родишь, и, стало быть, продление рода человеческого остановится».
Ноготки! Даже там, в глухой деревушке росли цветки - солнышки.
А как написано об обычном хрене!
«От ранней весны и до самой зимы, изгнанный отовсюду, клятый-переклятый, лопатами рубленный, свиньями губленный, у заплотов, в устье борозд, на межевых окраинах шорохтел длинными ушами непобедимый хрен».
А еще будет и об огурцах, и подсолнухах и о войне, и о тоске по родным местам.
Эту книгу читать надо!
У меня душа радуется и немного болит, когда я перечитываю эту книгу время от времени.
Александра Соболевская, сайт www.lubludachu.ru
Комментарии
Четыре брюквы очистить, поскоблить. Сварить до мягкости. Разрезать пополам, вынуть сердцевину, размять ее как картошку. Обжарить одну столовую ложку муки в одной столовой ложке сливочного масла. Обжаренную муку выложить в размягченную сердцевину брюквы, добавить 3-4 ложки сметаны, одну чайную . ложку сахара, все тщательно перемешать и начинить этой массой брюкву.
На смазанный сливочным маслом противень выложить начиненную брюкву. Вынуть из духов¬ки, когда упечется, выложить на блюдо.
В кастрюле растереть растопленное масло с мукой (1 ст. ложку того и другого), прибавить несколько ложек сметаны, воды, в которой вари-
ась брюква, довести до кипения. Остудить и полить готовую брюкву.